Прилетел в Сараево. Вышел из самолёта. Вдохнул воздух, настоянный на запахе боснийской кухни, истории и пороха.

— Таксист посмотрел на меня и предположил: «Русский?»
— Я отрицательно мотнул головой: «Нет, одессит».
— «О!» — заулыбался он. — «Добро пожаловать в город, где каждый камень — это страница истории, но не все страницы хочется перечитывать. Прямо как у вас».

Я усмехнулся, а про себя подумал — уже третий таксист в третьей стране задавал мне этот вопрос и получал один и тот же ответ. Видимо, одесситы оставляют настолько яркое впечатление, что национальностью это считают даже за границей.

Город, где кофе варят по-турецки, а мыслят по-европейски

Сараево лежит в долине, окружённой горами, как в колыбели — только в этой колыбели не всегда пели колыбельные. Город растянулся вдоль реки Миляцки так непринуждённо, будто ему некуда спешить. Может, оно и правильно — после стольких исторических потрясений имеет смысл перейти на размеренный шаг.

Башчаршия — старый турецкий квартал — похож на восточный базар, случайно прилипший к европейскому городу. Узкие улочки, медные изделия, запах кофе и чевапчичей. Я сидел в кафе, пил боснийский кофе (не смейте называть его турецким в присутствии местных) и наблюдал, как вечернее солнце золотит минареты мечетей, а колокола католического собора отвечают на призыв муэдзина. Религиозная какофония, ставшая симфонией.

— Как вам наш город? — спросил пожилой мужчина за соседним столиком.
— Удивительный. Он как мост между разными мирами.
— Точно подмечено, — улыбнулся он. — Только не все мосты выдерживают тяжесть проходящих по ним историй.

Боснийские законы: инструкция по существованию на перекрёстке цивилизаций

В Боснии есть негласное правило: никогда не спрашивай о национальности и религии в первые пять минут разговора. Лучше обсудить погоду, футбол или качество местной сливовицы. Я нарушил это правило в разговоре с продавцом сувениров, и он так многозначительно посмотрел на меня, что я почувствовал себя слоном в посудной лавке мировой дипломатии.

Очереди в Сараево формируются по принципу «кто последний, я за вами», но с балканским колоритом — все знают, кто за кем стоит, даже если физически находятся в разных частях помещения. Я пытался купить билет на автобус до Мостара и обнаружил, что «очередь» состоит из людей, сидящих за столиками в кафе напротив кассы. «Вы сорок третий», — сказал мне бариста, хотя я даже не успел озвучить свой вопрос.

Дорожное движение в Сараево — это смесь европейских правил, восточной импровизации и боснийского фатализма. Пешеходы переходят дорогу с выражением лица людей, пересекающих минное поле: осторожно, но с достоинством. Когда я спросил местного жителя, почему никто не соблюдает правила, он философски заметил: «После того, как в твой город падали снаряды, красный свет светофора уже не кажется такой большой угрозой».

Сараевцы: люди, научившиеся шутить о том, о чём другие боятся говорить

Боснийский юмор — это способ психотерапии, доступный без медицинской страховки. В трамвае я стал свидетелем разговора двух пожилых мужчин, обсуждавших осаду города в 90-х с таким чёрным юмором, что даже сапёр бы поперхнулся. «Знаешь, что было хорошо во время осады? — говорил один. — Никаких проблем с парковкой и все сразу худели без диет».

В сараевской чевабджинице (ресторане, специализирующемся на чевапчичах — местных мясных колбасках) официант принёс мне порцию, способную накормить футбольную команду.

— Это стандартная порция? — удивился я.
— Нет, — подмигнул он, — я добавил ещё пять штук. Вы слишком худой для человека, который любит поесть.
— Но как вы узнали, что я люблю поесть?
— По глазам. Они загорелись, когда вы смотрели в меню. Так смотрят только те, кто ценит хорошую еду и красивых женщин.

Я рассмеялся:
— В Белграде меня тоже пытались накормить гигантской порцией чевапчичей. Я тогда думал, что это рекорд.
— Белградцы? — официант театрально закатил глаза. — Они делают хорошие чевапчичи, не спорю. Но мы в Сараево знаем две вещи лучше них: как их готовить и сколько их нужно настоящему ценителю. Когда вы вернётесь в Белград, расскажите, что такое настоящее боснийское гостеприимство!

И я понял: в Боснии наблюдательность — не просто качество, а необходимость для выживания. И для хороших чаевых.

Достопримечательности, которые рассказывают разные версии одной истории

Латинский мост — место, где был убит эрцгерцог Франц Фердинанд, что стало поводом для начала Первой мировой войны. Миниатюрный мостик, изменивший ход истории. Я стоял на нём, пытаясь осознать, как что-то настолько обыденное может стать точкой невозврата для целого мира. Туристы делали селфи, местные жители проходили мимо, не обращая внимания — рутина стирает даже самые драматичные события.

Тоннель спасения — подземный коридор, вырытый во время осады города, единственная связь с внешним миром. Сегодня это музей, часть тоннеля открыта для посещения. Узкий, тесный проход, где приходится наклоняться, — и по этому пути люди несли муку, медикаменты, оружие под обстрелами. Я прошёл всего несколько метров и почувствовал клаустрофобию. «Представьте, каково было идти здесь с двадцатикилограммовым мешком на спине», — сказал экскурсовод так буднично, будто рассказывал о походе в магазин.

Библиотека Виечница — возрождённая из пепла, как Феникс. Во время войны в здание попал снаряд, уничтоживший тысячи бесценных книг и манускриптов. Сегодня она восстановлена, сияет великолепием псевдомавританского стиля. Смотритель, заметив моё восхищение, сказал: «Знаете, почему она так важна для нас? Потому что книги хранят память. А без памяти народ — как человек с амнезией: живой, но потерянный».

В плену у сараевских ситуаций

В магазине сувениров я выбирал между двумя медными джезвами для кофе. Продавец, пожилой мужчина с усами как у сказочного визиря, смотрел на меня с нескрываемым весельем.

— Для кого выбираете? — спросил он наконец.
— Для себя.
— А вы умеете варить боснийский кофе?
— Нет, но научусь.
— Тогда берите ту, что слева, — решительно сказал он. — Она прощает ошибки начинающим. А когда научитесь, приезжайте снова, я продам вам ту, что справа. Она капризная, как боснийская девушка, но результат стоит усилий.

Я купил указанную джезву и получил в придачу подробную лекцию о правильном приготовлении кофе — с такими деталями, будто от этого зависела судьба Балкан.

В местном баре я наблюдал футбольный матч вместе с завсегдатаями. Когда я неосторожно выразил симпатию не той команде, наступила драматичная пауза. Затем пожилой мужчина хлопнул меня по плечу:

— Ничего, товарищ, у каждого есть право на ошибку. Даже если ошибка размером с гору Требевич.

Все рассмеялись, напряжение растаяло, а мне поставили стакан ракии — «для просветления футбольного сознания».

Вместо заключения

Сараево — это город, который не просит сочувствия, но заслуживает понимания. Как сказал мне таксист на обратном пути в аэропорт: «У нас есть поговорка: кто приезжает в Сараево однажды, возвращается всегда. Не потому что здесь так хорошо, а потому что здесь не успеваешь понять всё с первого раза».

В аэропорту молодой сотрудник паспортного контроля, проверяя мои документы, неожиданно спросил:
— Что было самым удивительным для вас в Сараево?
— То, что город с такими шрамами может так искренне улыбаться, — ответил я.
— Хороший ответ, — кивнул он. — Знаете, что говорят боснийцы? «Мы смеёмся, чтобы не плакать». Но дело в том, что со временем мы действительно начинаем смеяться по-настоящему.

Он поставил штамп в паспорт и добавил: «Приезжайте зимой. Когда горы вокруг города белые от снега, Сараево выглядит как вымышленное место из сказок. И возьмите с собой друзей — боснийское гостеприимство работает на полную мощность только когда гостей много».