Прилетел в Тель-Авив. Сел в такси до Иерусалима. Водитель спросил, откуда я. Сказал — из Одессы. Он обрадовался так, будто я ему родственник, которого он потерял во время исхода из Египта.

Город, в котором времена года сменяются, а история остаётся

Иерусалим встретил меня жарой, которая обволакивает, как забота еврейской мамы — плотно и с полной уверенностью, что это для твоего же блага.

Старый город похож на коммунальную квартиру, где соседи тысячу лет делят одну ванную, но при этом не разговаривают друг с другом, а общаются через записки на холодильнике. ### И каждый уверен, что именно он правильно толкует правила проживания.

— Как вам наш город? — спросил торговец сувенирами, пытаясь продать мне звезду Давида размером с автомобильное колесо.
— Как хорошее вино, — ответил я.
— Это комплимент?
— Это диагноз. Чем дольше здесь находишься, тем сильнее кружится голова и тем меньше понимаешь, что происходит.

Израильские законы: инструкция по выживанию там, где всё запрещено и всё разрешено

В Иерусалиме есть негласный закон: если ты остановился посреди улицы — значит, ты либо турист, либо услышал сирену воздушной тревоги. ### Местные никогда не останавливаются. Они всегда куда-то идут с таким видом, будто опаздывают на встречу с Мессией.

На рынке Махане Иегуда меня научили правильно торговаться. Это целый ритуал: сначала нужно сделать вид, что товар тебе совершенно не интересен. Потом — что продавец просит цену, равную стоимости Храма Соломона. Затем оба делают вид, что идут на невероятные уступки. И наконец, расстаются лучшими друзьями, договорившись о цене, которую продавец планировал с самого начала.

Светофоры в Иерусалиме работают по принципу библейских заповедей: их все знают, но каждый интерпретирует по-своему. Красный свет означает «остановись и подумай, действительно ли тебе нужно ждать». Зелёный — «поторопись, пока кто-то другой не решил, что ему нужнее».

Иерусалимцы: люди, которые спорят даже во сне

Израильтяне — это нация, которая может одновременно ругаться, обниматься и договариваться о бизнесе. Я видел, как два торговца сначала кричали друг на друга так, что вяли финики на прилавке, а через минуту вместе угощали меня чаем и расспрашивали о семье до седьмого колена.

В иерусалимском автобусе я встретил старушку, которая отчитывала солдата с автоматом за то, что он не уступил место беременной женщине. Солдат был вдвое выше и втрое шире, но смотрел на бабушку с таким уважением, будто перед ним как минимум начальник генштаба.

— Почему вы её слушаете? — спросил я его.
— Она моя бывшая учительница, — ответил он. — Если я её не послушаю сейчас, она позвонит моей маме.

И я понял: в Израиле даже система национальной безопасности основана на страхе перед звонком маме.

Молодёжь в Иерусалиме выглядит так, будто одновременно живёт в трёх эпохах: древние свитки изучают на современных планшетах, сидя в кафе, где подают блюда по рецептам из будущего.

Достопримечательности, которые уже устали быть достопримечательностями

Чтобы понять Иерусалим, нужно подняться на Масличную гору. Чтобы подняться на Масличную гору, нужно преодолеть такой подъём, что начинаешь верить во все религии сразу — потому что каждой молишься по очереди, прося сил дойти до вершины.

Стена Плача настолько пропитана молитвами, что я, атеист с тридцатилетним стажем, подойдя к ней, автоматически начал что-то шептать. ### Сам не понял что, но на душе стало легче. Видимо, стена работает как психоаналитик — главное говорить, а что именно — не так важно.

Храм Гроба Господня — единственное место, где очередь движется медленнее, чем в советской продуктовом магазине перед Новым годом. И при этом никто не возмущается. Я простоял два часа и понял: терпение — тоже форма молитвы.

В плену у иерусалимских ситуаций

В ресторане я заказал хумус — ближневосточное национальное блюдо, о происхождении которого спорят все страны региона. Принесли тарелку, в которой количество хумуса могло прокормить небольшое бедуинское племя.

— Это порция на одного? — удивился я.
— Нет, — ответил официант, — это закуска. Сейчас принесу основное блюдо.
— А может, не надо? — испугался я.
— Поздно, — сказал он, — шеф уже увидел, что вы худой. Он считает это личным оскорблением.

И я понял: в Израиле еда — это не просто питание, это способ выразить любовь, заботу и лёгкое чувство вины одновременно.

На рынке я решил купить сувенир и остановился у лавки с хамсами — амулетами от сглаза.

— Вам нужна хамса, — сказал продавец утвердительно.
— Я ещё не решил, — ответил я.
— Я не спрашивал, — парировал он. — Я вижу, что вам нужна защита. У вас лицо человека, который ходит по Иерусалиму без карты и без плана.
— Откуда вы знаете?
— Я продаю здесь хамсы уже сорок лет. У меня глаз наметан. С вас сто шекелей.
— Пятьдесят, — автоматически сказал я.
— Восемьдесят и я добавлю брелок с Иерусалимом.
— Шестьдесят и никаких брелоков.
— Договорились. Видите? Хамса уже работает — вы ведёте переговоры как настоящий израильтянин!

Вместо заключения

Иерусалим — это город, где древность и современность не просто соседствуют, а постоянно пытаются перекричать друг друга. ### Как спор в еврейской семье: громко, эмоционально, каждый уверен в своей правоте, но в итоге все собираются за одним столом.

В аэропорту на вопрос — что больше всего запомнилось в Иерусалиме, я честно ответил — контрасты и интенсивность. Офицер безопасности кивнул так понимающе, будто каждый день слышит подобные откровения, и спросил: «А что в чемодане?» Я ответил: «Сувениры, воспоминания и пара килограммов лишнего веса». Он улыбнулся: «Воспоминания не надо декларировать, а вот от лишнего веса при выезде нужно было избавиться. В следующий раз приезжайте на более длительный срок».